Неизвестные и малоизвестные факты и документы
С.А. Экштут пишет про то, как в сторону дзота поползли стрелки-автоматчики Пётр Огурцов и Александр Матросов. К их основным задачам в наступательном бою «Боевой устав» относил «быстрые, дерзкие и неожиданные действия на флангах и в тылу противника, а также в промежутках его боевых порядков с целью нанесения ему огнем потерь, создания паники, нарушения управления и связи и преграждения путей отхода»…
Огурцов был тяжело ранен, а Матросов сумел подобраться к амбразуре с фланга. С расстояния примерно 30 метров он бросил одну за другой две гранаты. Огонь из дзота прекратился. Красноармейцы 2-го и 4-го батальонов поднялись в атаку, но были остановлены огнем, казалось бы, уже уничтоженного дзота. Не испытывая ни малейшего колебания, Матросов поднялся в полный рост, рывком бросился к дзоту – и своим телом закрыл амбразуру.
Это был не акт отчаяния, но вполне осознанный выбор: на несколько секунд огонь из дзота прекратился. Эти секунды и решили исход боя. У немецкого пулеметчика, испытавшего сильнейший психологический шок, на несколько мгновений сократился сектор обзора, тело Матросова мешало вести прицельную стрельбу. И когда пулеметная очередь отбросила его от амбразуры, наступающие красноармейцы уже успели добежать до мертвого (непоражаемого) пространства дзота.
Атака возобновилась».
Кстати, об Огурцове. В матросовский оборот имя вошло лишь после книг Р.Х. Насырова. Дословно из издания 1994 года («Откуда ты родом, Матросов?»):
«Мы, разведчики, возвращались с боевого задания. Когда подошли к переднему краю – «языка» мы брали в деревне Чернушки, – слышим крик наших солдат «ура!» – вспоминает Пётр Александрович Огурцов (1920 г.р., г. Балаково Саратовской области). – Немцы продолжали вести огонь, не давали двигаться вперед. Я решил узнать, в чем дело, и наши разведчики приготовились к бою.
Подполз, слышу голос знакомый. Спрашиваю:
– Ребята, немецкий пулемет не дает поднять головы?
Сашка говорит:
– Прикрой меня. Я подползу ближе и брошу гранату.
Я говорю:
– Сашка, он ведь скосит.
…Мы подползли ближе. Другой немецкий пулемет бьет, рвутся снаряды. И тут меня ранило – от Сашки метров за десять. Саша бросился на амбразуру. Пулемет замолчал. Ну, ребята поднялись в рост – и вперед. Меня оттащили, перевязали и утром отправили в госпиталь в Москву».
Можно ли верить ветерану Огурцову? Можно ли верить Насырову? Экштут верит. Можно только пожалеть, что историческая наука базируется на таких ценностях как «вера».
Экштут пишет: «Все наступающие отделения двух батальонов, действуя в точном соответствии с пунктом 73 «Боевого устава», поднялись в атаку и захватили дзот: «Всякое ослабление огня противника и усиление своего огня должны считаться приказом для немедленного продвижения отделения вперед». Деревня Плетень была взята фронтальной атакой 4-го и фланговой атакой 2-го батальона. Путь на деревню Чернушка был открыт, и в 13.00 силами 4-го батальона деревня была взята. Через несколько дней, когда будут подведены итоги операции, выяснится, что воины 6 ск уничтожили 156 вражеских дзотов, в том числе и тот, на амбразуру которого лег грудью Матросов.
Направленный во 2-й батальон политотделом 36-летний старший лейтенант Пётр Ильич Волков, уроженец Нижнего Тагила, вырвал лист из тетради и написал донесение: «Начальнику политотдела 91-й бригады добровольцев-сибиряков… Нахожусь во втором батальоне. Наступаем… В бою за д. Чернушки комсомолец Матросов, 1924 года рождения, совершил героический поступок – закрыл амбразуру дзота своим телом, чем и обеспечил продвижение наших стрелков вперед. Чернушки взяты. Наступление продолжается. Подробности доложу по возвращении. Агитатор политотдела ст. л-нт Волков».
Вернуться офицеру не довелось: в тот же день, 27 февраля, Волков был убит (тогда же был убит и заместитель начальника политотдела 91-й стрелковой бригады Тюгаев. – А.К.). Деревня Чернушка войдет в наградной лист Александра Матросова, погибшего под деревней Плетень, и в историю Великой Отечественной войны. (…)
А информация погибшего старшего лейтенанта Волкова о подвиге вошла в донесение политотдела 91 осбр от 28 февраля: «Противник упорно сопротивляется, в результате чего имеем потери… 1327 человек. Из них убитых: комсостава – 18, младшего комсостава – 80, рядового состава – 313… Исключительное мужество и геройство проявил красноармеец 2-го батальона комсомолец Матросов. Противник из дзота открыл сильный пулеметный огонь и не давал продвигаться нашей пехоте. Тов. Матросов получил приказ уничтожить укрепленную точку противника. Презирая смерть, он закрыл амбразуру дзота своим телом». (…)
Наступление опергруппы Герасимова не достигло цели и было прекращено. Локню освободят только через год – 26 февраля 1944 года, город Холм пятью днями раньше. Однако я не стал бы называть наступательную операцию февраля-марта 1943 года неудачной. Она стала удачным примером стратегии непрямых действий. Именно 27 февраля немецкое командование отдало приказ об отводе войск 9-й армии, основных сил 4-й армии и 3-й танковой армий с Ржевско-Вяземского выступа, вплоть до этого момента остававшегося плацдармом для кратчайшего броска на Москву. 3 марта войска Западного фронта Красной армии вступили в город Ржев…
Разумеется, сокращение немцами линии фронта стало реакцией неприятеля на потерю огромных сил на южном крыле советско-германского фронта – под Сталинградом и на Дону. Но, безусловно, вклад, пусть и косвенный, внесла в этот великий перелом героическая опергруппа генерала Герасимова».
В современной трактовке С.А. Экштута и его последователей подвиг Матросовым был совершен 27 февраля 1943-го. Не 23-го, как привычно считать многим.
Почему так происходит, понятно. В именном списке безвозвратных потерь 91-й особой бригады, который хранится в Центральном архиве министерства обороны (ЦАМО), фамилия Матросова проходит именно под 27 февраля. Все его биографические сведения приводятся и рядом стоит эта дата. Вот перед ней, словно загипнотизированные, и пасуют все исследователи.
Кто политизированно твердит про сталинский гостинец к Дню Красной Армии, когда подвиг Матросова некие услужливые политруки специально приурочили к 23 февраля. Кто просто уважительно смолкает перед архивным документом.
Что интересно, почему-то ни-кто понимающе не улыбается и не берется опровергать даты подвигов сержанта Дмитрия Окорокова, который лег на амбразуру под Новгородом 23 февраля 1942 года, младшего лейтенанта медицинской службы Нины Бобылёвой, которая в партизанском отряде под Нарвой совершила свой подвиг 23 февраля 1943 года.
Вроде бы тоже звучит 23 февраля, тоже нужно ерничать.
Однако Окороков и Бобылёва не на слуху и на них иронии у ниспровергателей уже не хватает. Никто уже не говорит о подставах и социальном заказе, никто не бежит, сломя голову в ЦАМО, не потрясает пожелтевшими бумажками с пеной у рта, доказывая античеловеческую, показушную суть «сталинского режима».
Прицел конкретно на Матросова очевиден. Ведь как можно было бы, например, поизгаляться попутно насчет даты подвига Миннегали Губайдуллина! Командир пулеметного взвода 309-го гвардейского стрелкового полка 109-й гвардейской стрелковой дивизии 28-й армии 3-го Украинского фронта гвардии лейтенант Губайдуллин погиб на рубеже Дудчаны-Рядовое Херсонской области при освобождении правобережья Днепра 8 марта 1944 года! В наградном листе говорится: «Подойдя на близкое расстояние к дзоту, тов. Губайдуллин бросился к амбразуре, но в это время почти смертельно был ранен, однако… он продолжал командовать взводом и ползти к амбразуре… Он своим телом прикрыл ее, и тем самым полк уничтожил 2 остальных пулемета».
Почему никто не говорит, что, дескать, дата 8 марта – это подарок Красной Армии к Международному женскому дню?! Послушать иных современных озабоченных либералов, так по ним получается, что вся жизнь в СССР при Сталине строго регламентировалась лично им. Чуть что – ГУЛАГ, за малейшее сомнение – к ногтю, а вокруг царила сплошная партийная пропаганда и везде сновали политруки с «Кратким курсом истории ВКП (б)» под мышкой.
Между тем сталинская система была жесткой, но не безумной. Людей она видела и, в чем могла, старательно разбиралась. И уж тем более не играла она в эти дешевые игры, чтобы «переносить» дату подвига, чтобы «приурочивать» подвиг к празднику и т. д.!
Вы спросите: так откуда же тогда появились неувязки с датами и с наименованиями населенных пунктов в документах ЦАМО? Попробуем разобраться. А для начала представим себе 1943 год. Это, конечно, не безумие 1941-го, не валы отступлений и окружений, но ситуация на фронтах продолжала оставаться напряженной. Да, уже завершилась Сталинградская битва, но фашистский зверь еще готовился к Орловско-Курскому броску.
На первый план в таких условиях неизбежно выступают не вопросы точности документации, строгой отчетности, а более насущный вопрос: как остаться живыми и как победить. Каждый населенный пункт превращен гитлеровцами в крепость, из-за каждого пригорка лает огнем вражеский пулемет, у гитлеровцев еще достаточно и танков, и самолетов, и воли, чтобы поквитаться за Сталинград. Плюс катастрофическая нехватка грамотных кадров, когда далеко не каждый боец РККА мог читать и писать даже с ошибками.
Неудивительно, что отчетность тогда могла составляться не самым лучшим образом. Люди – всегда люди, а особенно не очень грамотные. А особенно озабоченные вопросом: не на-кроет ли их сегодня прямой на-водкой, не придется ли им отстреливаться от внезапной немецкой контратаки?
Вполне могла вкрасться ошибка и в оперативные сводки. Военные тоже могут ошибаться.
На самом деле, скорее всего, была обычная военная неразбериха. Крики, мат, проблемы с питанием солдат, с боеприпасами, с горючим. Командиры просили пополнения, которые выбивались одним-двумя боями. Солдаты рыли окопы, вязли в снегу и весенней грязи. К тому же, как теперь никому не нужно объяснять, Александр Матросов далеко не первым закрыл своей грудью амбразуру, поэтому его поступок мало кого из фронтовиков особенно удивил.
В тех боях в Локнянском районе амбразуры вражеских дзотов, вообще, закрыли сразу двое бойцов. Александр Матвеевич Матросов, а у соседней деревни Чёрное – командир взвода лейтенант Михаил Павлович Лукьянов.
Лукьянова нет в официальном перечне «матросовцев», который подкреплен документами ЦАМО. Но амбразуру своим телом он закрыл. И закрыл именно 27 февраля 1943 года. Об этом еще в советские времена матросоведы говорили. Считалось, что 23 февраля совершил свой подвиг Матросов, а 27-го – Лукьянов. Так что дата «27 февраля» периодически звучала даже в советские времена, только по другому совсем поводу! Почему, кстати, дата «23 февраля» до сих пор является употребляемой и звучит до сих пор.
Если посмотреть внимательнее именной список безвозвратных потерь начальствующего и рядового состава, откуда и пошла гулять осовремененная дата подвига Матросова, то можно увидеть, что обычно бойцы записывались фамилией и инициалами, не больше: под номером «9» идет Краснов В.В., под номером «11» – Сабуров Г.М, дальше – Стариков В.П., Швецов И.В., и только Матросов вписан как «Матросов Ал-др Матв.». С чего бы это такое внимание? Еще ведь не было приказа Сталина! Еще не было слов про то, что с него необходимо брать пример!
Сразу возникает подозрение, что список потерь был «правильно» отредактирован уже после войны. Чтобы выставить Сталина недалеким показушником, Хрущёв мог пойти и не на такой подлог. Хрущевцы даже историю болезни Сталина переделали, положив туда кардиограммы другого человека (см. книгу «Отец» Ивана Чигирина). Чего уж им стоило малость поколдовать над бумагами из ЦАМО?! Убивая таким образом сразу нескольких зайцев: под сомнение ставился подвиг Матросова в принципе, а Сталин выглядел политизированным дураком.
Но даже если вмешательства в бумаги архива со стороны хрущевского окружения не было, то существует вполне правдоподобное объяснение. Смоделируем ситуацию, как это могло быть.
23 февраля в 11 часов 15 минут московского времени Матросов закрывает амбразуру дзота. В 13 часов наши войска входят в Чернушки. Немцы скрежещут зубами. Разведка доносит, что на пути наших войск – новые укрепления, а к фашистам идет подмога. Тут еще какой-то журналист приехал, ходит тут, под ногами болтается, вдруг чего разглядит не то, что надо.
Короче, настроение в штабе матросовского подразделения было напряженным. Вероятнее всего, совершенное Александром Матросовым действо его непосредственным начальством в первые моменты даже не было понято и осмыслено толком. Фронтовики прекрасно знали, в отличие от нынешних историков, живущих с распахнутыми от вечного удивления глазами, что амбразуры дзотов периодически закрывались грудью. И вот еще один, очередной подвиг. Вряд ли в горячке боя смерть рядового Матросова выглядела более страшно, чем смерти десятков других солдат и офицеров.
Снова и снова советские солдаты идут на штурм гитлеровских укреплений. Карабкаются по-пластунски в снегу, ползут и бегут под пулями, минами и разрывами снарядов. Через четыре дня еще один солдат закрывает еще одну амбразуру. Но тут уже вступает в силу фактор печатного слова. О Матросове или Лукьянове что-то слышит журналист. Или слышит Ерёменко, который поручает все раскопать журналисту.
Тут, наконец, просыпается и начальство. Нужно осветить подвиг закрытия телом амбразуры вражеского дзота? Как же, было такое. Семёныч, это не в твоем батальоне на днях парнишка дзот заглушил? В твоем? А когда это было? 27-го, говоришь? Ну, добро, я тут, понимаешь, с журналистом балакаю, нужно им материал срочный о нас сделать. Нет, снарядов я тебе сегодня не подброшу, только завтра с утра! Говоришь, что карандашами отстреливаться не умеешь? Не умеешь?! А ты учись-учись, ядреный корень…
Вот так (или не совсем так) и получилось, что подвиги Матросова и Лукьянова оказались перемешанными. Очевидцы подвига Матросова говорили о 23 февраля, о котором хорошо знали, а в штабе не разобрались, что было закрыто две разных амбразуры дзотов в двух разных боях и записали погибшего Матросова вместо погибшего Лукьянова. Мол, рядовой Матросов погиб 27 февраля.
Сотни людей, прямых свидетелей броска Александра Матросова говорили, что исторический бой происходил именно 23 февраля. Ни один из этих людей от своих слов не отказался даже тогда, когда говорить противоположное стало не только не страшно идеологически, но даже весьма комфортно и выгодно. Так почему же мы механически берем на веру дату в архивной бумажке и с порога отметаем все другие свидетельства?
Например, великолучанин Николай Яковлевич Земенков тоже принимал участие в бою за деревню Чернушки, где пал смертью храбрых рядовой Матросов. Ветеран немало рассказывал о том дне. Вот его рассказ в изложении первого руководителя музея боевой славы имени А.М. Матросова профессионального лицея № 8 Ольги Конеевой: «Бой начался на рассвете 23 февраля. На всю жизнь Николай запомнил то утро: очень ясное, тихое, морозное, так не похожее на военное. (…)
С замиранием сердца Николай Земенков и его боевые друзья следили за Сашей Матросовым… Николай Яковлевич рассказывал со слезами на глазах о едином порыве атаки, сметавшей все на своем пути, о потрясенных величием подвига Александра Матросова бойцах».
Земенков, этот активный великолукский пропагандист военно-патриотического воспитания, усилиями которого в послевоенные годы было создано более двадцати школьных музеев и комнат боевой славы в различных точках Советского Союза, застал весь поток переосмыслений и грязи, который хлынул на Матросова в перестроечные годы. Еще при его жизни были озвучены анекдоты Севелы и околокраеведческие изыскания Насырова. И что?
Да ничего! Не кажется ли странным, что из многочисленных воспоминаний фронтовиков следует лишь одна дата – 23 февраля 1943 года? И совсем никто не отказался от своих первоначальных показаний ни под страхом смерти, ни ради щедрых гонораров. Отчего бы это? Они стояли на своем даже на смертном одре. Все сплошь были убежденными сталинистами и лгунами? Однозначно, нет.
Может быть, люди еще попросту не знали, что именно они сейчас «могут говорить»? Но дата «27 февраля» тоже уже была озвучена. Легко можно было при желании «сориентироваться» и вплести свое лыко в новую строку, включиться в общий демократический хор. Однако никем из ветеранов Великой Отечественной войны подобное сделано не было! Не странно ли это, если новая дата не была фальсифицирована?!
Подготовил А. КАНАВЩИКОВ