А. Т. Твардовский:
Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям!
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем!
Одной из самых страшных страниц человеческой истории стала история фашистских концентрационных лагерей.
Концлагеря не зря получили название лагерей смерти. С 1933 по 1945 год через них прошло около 20 миллионов человек из 30 стран мира. Из них около 12 миллионов погибли, при этом каждый пятый узник был ребенком.
Для нашей страны – это особая дата, так как около 5 миллионов погибших являлись гражданами СССР.
Во время Второй мировой войны на территории нацистской Германии, ее стран-союзниц и на оккупированных ими территориях действовало 14 000 концентрационных лагерей, и это помимо тюрем и гетто. Узников нацисты сжигали в печах крематория, порой заживо, травили в газовых камерах, пытали, морили голодом и при этом заставляли трудиться до полного изнеможения. У заключенных брали кровь для солдат вермахта, проводили над ними медицинские эксперименты, испытывали новые препараты.
11 апреля 1945 года, 76 лет назад, на территории Бухенвальда, самого крупного концентрационного лагеря, вспыхнуло вооруженное восстание, организованное интернациональными силами самих заклю- ченных, восстановивших контроль над лагерем. От того, что увидели солдаты-освободители, стыла кровь: несколько тысяч полуживых изможденных людей и горы трупов.
Система концлагерей в Германии была ликвидирована вместе с разгромом фашизма, осуждена в приговоре Международного военного трибунала в Нюрнберге как преступление против человечества.
Несомненно, важно увековечить память об этой части истории войны, о тех страшных моментах в памяти людей, переживших все муки ада, находясь в фашистских концлагерях. Люди не должны забыть зверства фашистов и их чудовищные преступления. Наша святая обязанность – сохранять и передавать из поколения в поколение горькую правду о самой страшной войне XX века, мужестве и стойкости наших людей, чтобы люди понимали ценность мира на земле.
На протяжении четырех с половиной лет Великолукское отделение Российского Красного Креста участвует в жизни малолетних узников фашизма в рамках реализуемого проекта «Поддержка людей, пострадавших от национал-социализма, и активизация деятельности организации узников фашистских концлагерей» третьего выигранного гранта программы «Место встречи – диалог» КАФ Россия.
В нашем городе проживает 345 человек, которые прошли застенки концлагерей либо жизнь на чужбине, это живые свидетели тех страшных событий. Некоторые из них согласились рассказать истории, связанные с ними и их семьями.
Елена Федоровна Иванова, родилась 17.03.1937 года:
– В 1943 году меня с мамой и тремя братьями, немцы угнали в Германию. Перед этим немцы сожгли нашу деревню и еще три деревни рядом. У меня на глазах стариков, в том числе мою бабушку и тетю, загнали в дом и сожгли.
Начались мучительные дни, годы нашего пребывания в неволе. Вначале 6 месяцев нас держали в лагере-распределителе. Это была каменная немецкая конюшня без пола и потолка, только крыша. В небольшие окна едва проникал свет. Спали на нарах в 3 яруса, подложив под голову локоть. Периодически у нас брали кровь для немецких солдат. Немцы проявляли варварство не только к нам, но и к своим, кто был к нам лоялен. К нам приходила немка – переводчица, и иногда она приносила нам – детям – еду. Когда немцы это узнали – ее расстреляли у нас на глазах.
Здесь мы проходили фильтрацию – эксперимент на выживание. Нас загоняли в специальное помещение, где на нас пускали дым и поливали струей холодной воды. Говорили, что это дешевый метод выявления чахотки (туберкулеза). Многие не выдерживали – синели, задыхались и умирали. Мертвых сбрасывали в одну кучу на улице, затем куда-то увозили. У кого подозревали чахотку, увозили в лагеря смерти, взрослых и детей отдельно.
Вот о детском лагере смерти я и поведаю. Лагерь находился рядом. Под открытым небом жили полуголые дети, с большими головами и животами, и, как прутик, тоненькими ручками и ножками. Иногда немцы устраивали концерты – играли на губной гармошке и заставляли их танцевать. Некоторые из них падали, немцы поднимали, хохотали и заставляли танцевать снова. Некоторый раз немки бросали детям за проволоку еду, за что немцы стегали их плетьми, которые в основном предназначались для детей.
Немецкий помещик перекупил нашу семью у начальника лагеря и увез в рабство. Это было местечко Новгард, около города Штутгарта. Так мы вместо того, чтобы играть в игрушки, стали непосильно работать за кусок хлеба. Я и брат на тележке возили сено. Старшие братья возили глину для изготовления кирпичей, мама работала по дому. Вдруг громкий стук в дверь. Победа! Радость какая! Этого мы ждали каждый день. И вот мы видим солдат со звездочками на пилотке. Нас поднимают на руки, а мы плачем от счастья. Победа! Какой ценой она досталась! Домой возвратились мы не все. Только мама, я и старший брат, двое младших похоронили. Одного у насыпи в Германии, второго в Польше.
Василий Евгеньевич Рябизов, родился 15.09.1938 года:
– Я родился и жил в городе Великие Луки. В июне 1942 года нас вместе с мамой и тетей угнали в Германию. Привезли нас в Берлин, загнали в бетонную коробку с трехъярусными кроватями. Это был пересыльный пункт.
Через какое-то время нас на закрытых машинах переправили в концлагерь города Пирна, под Дрезден. Концлагерь представлял собой множество бараков, окруженных трехметровым забором, тремя рядами колючей проволоки под напряжением, с охранниками на вышках через каждые 100 метров.
В лагере в основном были взрослые и около 30 детей. Ранним утром взрослых под конвоем, с собаками уводили за территорию лагеря, в цеха, где они до поздней ночи что- то шили. Мы были предоставлены сами себе. Для охранников лагеря готовили еду в отдельной столовой. Мы часто наведывались на их помойку, где собирали остатки выброшенной пищи. Но и оттуда немцы нас часто гоняли. Вечером мама приносила еду. Были немцы, которые несколько лояльно относились к нам. Один немец из охраны, когда взрослых уводили из лагеря, а он слонялся без дела, учил меня немецкому алфавиту и читать по-немецки.
Периодически детей постарше увозили, чтобы взять у них кровь. Их не было несколько дней, затем привозили бледных, и они плохо стояли на ногах.
В начале мая 1945 года вдруг стало тихо. Немцы исчезли из лагеря, но мы оказались запертыми в бараках. Почувствовали запах дыма – это немцы, отступая, подожгли бараки. Взрослые выталкивали детей через маленькие окна, но сами в них пролезть не могли. Оказавшись снаружи, мы сразу увидели за забором наш танк. Солдаты бросились открывать двери, тушить пожар. Так мы все были спасены.
Дорога домой была долгой. Скот, который немцы угнали в Германию, нужно было возвращать назад. Люди, освобожденные из лагерей и несколько вооруженных военных, гнали огромное стадо коров. Детей везли в повозке. На территории Германии были единичные перестрелки с немцами. Но вот на территории Польши нас каждую ночь обстреливали, на нас нападали, чтобы отбить коров. Тогда нам дали дополнительное подкрепление, усилили охрану солдатами.
К нашей радости и удивлению, среди солдат был и отец. Оказалось, он тоже был в концлагере, но в другом, о чем мы не знали.
Когда в школе стали изучать немецкий язык, я никогда не отвечал на уроках. Это был какой-то протест, и учительница ставила мне двойки. Но в конце четверти, она выставляла мне тройку, понимая, что язык я знаю.
Прошло 75 лет, но по сей день у меня внутренний страх, когда я вижу больших собак, и не могу слышать немецкую речь.
Нина Андреевна Иванова, родилась 20.02.1937 года:
– Я родилась в деревне Каменная Вешня, теперь это Новосокольнический район. На начало войны нас – детей – у родителей было трое – 4, 9 и 14 лет. Отец не был призван в армию из-за болезни.
Уже в 1941 году деревню оккупировали немцы. Некоторые стали жить в домах вместе с хозяевами, другие выгнали хозяев в бани и сараи, а сами заняли их дома. Было только начало войны, и немцы сильно не зверствовали, но приходили в дом и говорили: «Матка, яйка, масло».
У нас тоже в доме жили немцы, и помню, как ночью, слезая с печки, я наступила на голову немцу. Он, не поняв в чем дело, выскочил за мною на улицу, но затем понял, что это ребенок, перестал преследовать. Также помню другой случай, когда деревенские мальчишки узнали, что на чердаке одного из домов немцы хранят посылки, полученные из дома. Забрались и украли немного продуктов. Принесли домой, в том числе и лимоны, и тогда никто не понимал, как можно это есть, таких фруктов в деревне не видели. Немцы узнали, что ворами оказались мальчишки, но расправы не было.
Но очень жестоко они карали за связь с партизанами, сразу расстреливали. Невзирая на это, местные жители, как могли, оказывали содействие партизанам – давали продукты, являлись проводниками. Однажды и мама выводила партизанский отряд к линии фронта, рискуя своей жизнью и нами.
В 1942 году немцы всех погрузили в машины, отвезли на железнодорожную станцию, а там разместили в товарные вагоны, где возили скот, и повезли в Германию. Наши, узнав, что эшелон угоняют в Германию, разбомбили железнодорожные пути. Так мы оказались в Латвии. Как только наша армия освободила Белоруссию, семья вернулась домой. Но здесь тоже нас ждал голод. Не было ничего – ни картошки для посадки, ни каких-то других семян. Ели травы, корешки, собирали на поле гнилую картошку. Мама стала работать в колхозе, но и там работали за трудодни. Отец очень болел и быстро после войны умер.
Дома стали сажать табак, а затем продавать, чтобы как-то выжить. Так мы с братом и сестрой летом целыми днями трудились, выращивая табак, а затем его перетирали и продавали в Новосокольниках. Жизнь понемногу налаживалась. Я окончила школу, но уехать в город не было возможности, т.к. паспорт на селе не выдавали, соответственно, не брали на работу в городе. Чтобы получить паспорт, пошла учиться в техникум. Затем заочно окончила педагогический институт, уехала в Череповец к родным, где проработала заведующей секретной библиотекой 22 года. Вышла замуж, но так и не смогла родить детей. Врачи сказали, что, возможно, это из-за табачной пыли, которой сполна надышалась в детстве. После смерти мужа приехала в город Великие Луки, поближе к малой родине.
Людмила Владимировна Сорокина, родилась 08.08.1941 года:
– Я родилась в Ленинграде через полтора месяца после начала войны. На второй день после моего рождения, даже не получив на меня документы, мама отправилась на свою малую родину, в село Рождественское, что в 75 километрах от Ленинграда. Как говорила мама, пошла для того, что если придется умереть, то вместе со своими родными. Вот так и получилось, что моим местом рождения было вписано село Рождественское – Гатчина.
Когда наши войска начали готовить прорыв блокады Ленинграда, немцы поспешно стали отправлять население в Германию. Так мы оказались на границе Литвы и Польши. Семья стала батрачить на «хозяев». Дедушка был хорошим сапожником – шил и чинил обувь. Мама, бабушка и тетя работали по дому и на полях. Невзирая на то, что мы работали с утра до ночи на «хозяев», еды не хватало. Приходилось собирать на полях мороженую картошку, морковь, свеклу, лебеду, крапиву.
При отступлении немцы появились в нашем селе, заняли дом, в котором разрешили жить семье «хозяев», а нас переселили в сарай. Во время бомбежек и мы, и литовцы прятались в бомбоубежище. Мама говорила, что я всегда плакала и говорила: «Я не хочу быть под землей, хочу на солнышко». Сама я помню, как усатый литовец наигрывал на гармошке, а я плясала, и он дал мне яблоко и очень вкусную картофелину. Такой вкуснятины раньше я никогда не ела. Как теперь я понимаю, она просто была без запаха гнили.
Еще помню, как, услышав гул самолетов, дедушка упал на землю и закричал мне: «Ложись». Я и упала на землю, но лицом вверх. Тогда, в три с половиной года, я увидела наяву, а не в кино, наши краснозвездные истребители. Я все спрашивала маму, что за звездочки на крылышках, и не могла понять, почему она каждый раз плачет. Помню обстрел из наших «катюш». Было ощущение, что снаряды скользят по крыше. Этот свист снарядов до сих пор стоит в ушах, и когда я вижу это в кино, слезы льются сами собой.
Как только наши освободили Литву, все стали собираться домой, не дожидаясь официальной отправки. По пути в Ленинград, проезжали мы через Великие Луки. Из окон вагона мы видели полностью разрушенный город. А через 15 лет, после окончания техникума, я получила распределение именно в этот город, который теперь стал мне родным.
Отца своего я не видела. Родилась, когда он уже был на войне. В 1944 году он погиб.
Адольф Михайлович Павлов, 1937 года рождения:
– Я рос в многодетной семье. Когда отец ушел на фронт, у матери на руках осталось трое малолетних детей, и она была беременна четвертым.
Младшая сестра родилась в декабре 1941 года – через четыре месяца после начала войны. Проживали мы в Локнянском районе. Наша местность была быстро оккупирована немцами. В августе 1942 года в отместку за действия партизан немцы ворвались в деревню, сожгли несколько домов, расстреляли часть жителей, остальных согнали в колхозный сарай. Люди говорили, что сначала хотели нас сжечь, но передумали. Выселили нас сначала в Насву, потом в деревню Горожане, а затем вывезли в Латвию.
Погрузили на телегу свой скарб и маленьких детей. Проезжая низину, где было вязко, телега застряла. Немцы боялись темноты и нападения партизан. Чтобы быстро освободить проезд, подошел немец, выстрелил лошади в голову, телегу перевернул на бок. Все, что у нас было взято с собой, оказалось в грязи. Дальше мама шла пешком, неся на руках годовалую дочь, а мы шли, уцепившись за старшего брата.
Взрослых разбирали помещики на работы. В нашей семье только могла работать мама. Брату было 9 лет, мне 5, другим детям 3 года и 1 год. Мама батрачила на «хозяина», мы с братом присматривали за маленькими. Голодали, поэтому мне и брату приходилось попрошайничать, чтобы хоть как-то выжить.
Как матери удалось уберечь нас всех, остается только удивляться. Но мы все вернулись домой. Вернулся с войны отец. Он участвовал в тяжелых боях под Ржевом, освобождал Псковщину и Прибалтику.
Елена Дмитриевна Парфенова, родилась 18.06.1941 года:
– Я родилась в деревне Петрушино, Новосокольнического района. В семье было 6 детей. Как только началась война, старший брат 1920 года был призван в армию.
После войны на него пришло извещение, что 1943 году пропал без вести. Отец работал на железной дороге, поэтому в армию призван не был.
В 1941 году в дом ворвались немцы и всю семью, с 5 детьми в возрасте от 1 года до 11 лет, погнали на вокзал. Когда сажали в поезд, старшая сестра сбежала, но скоро попала снова в руки немцев и была угнана в Германию другим эшелоном. О том, что она жива, мы узнали только после окончания войны, когда все вернулись домой.
Семью поместили в концлагерь, окруженный колючей проволокой, который охранялся автоматчиком с вышки и по периметру. Спали на нарах, вместо матрасов была насыпана бумажная стружка. Кормили плохо, утром и вечером чай, в обед давали похлебку и 130 граммов черного хлеба. По выходным иногда давали суп с пшеном – это был для всех праздник. Маленьким детям давали манную кашу на воде. Было холодно, но спасало, что зимы были не очень холодные, максимально минус 10 градусов.
Мама от голода и лишений умерла за 2 месяца до освобождения. Предстоял непростой путь домой. Так, по пути следования, осколок разорвавшегося снаряда попал в сестру Соню, и она погибла. Хоронили ее, завернув в ткань, на окраине кладбища. Далее путь домой был на поезде.
Приехали домой. Дом сохранился, но крыши не было, есть было нечего, не только у нас, но и других людей. Я пошла «побираться» по деревне, и люди смогли дать только 1 свеклу и 2 картофелины.
Папа стал снова работать на железной дороге, постепенно купили корову, жизнь понемногу налаживалась. Семья была многодетная, учиться было некогда, нужно было скорее работать. Закончила ФЗО и стала работать на стройке штукатуром. Трудно назвать здание послевоенной постройки города Великие Луки, где мне не пришлось бы работать.
Владимир Иванович Кузменков, родился 07.01.1942 года:
– Через месяц после начала войны немцы были уже в Локнянском районе. Немецкие бомбардировщики сравняли железнодорожную станцию Самолуково с землей. Вслед за разведкой на машинах и мотоциклах приехали немцы. Стали ловить кур, забирать яйца, продукты, селиться в домах, выгоняя из них жителей. Немцам не давали покоя партизаны, шли постоянные бои, стрельба, разрывы мин и снарядов.
В деревне Ледяха партизанами была уничтожена группа полицаев – изменников Родины. На их похороны фашисты согнали всех жителей поселка Самолуково и как героев хоронили предателей Родины. Немцы лютовали и сжигали одну деревню за другой. Жителей деревень Меденика и Максимиха загнали прикладами в гумно и сожгли.
В марте 1943 года немцы врывались в дома, выгоняли людей на улицу, затем погнали на железнодорожную станцию и затолкали в вагоны, где когда-то перевозили лошадей. Вагоны были заполнены людьми, как селедками в бочке. Было невозможно присесть, а моя мама была со мной годовалым на руках и еще с четырьмя детьми.
Поезд остановился, и нас всех загнали в разрушенное здание вокзала без окон и дверей. В крыше тоже были пробоины, и было видно небо. Спать было негде, и немцы бросили нам соломы, которая была вперемежку со снегом. Только на следующее утро мы узнали, прочитав на фасаде вокзала, что это станция Утена. Это была Литва. Людей мучил голод, те продукты, что были взяты с собой, закончились, нас никто не кормил, и немцы разрешили взрослым просить милостыню. Многие литовцы не пускали наших даже во двор. Один наш вид пугал их – грязные, оборванные. Но были те, кто делился с нами хоть какими-то продуктами.
Приближалась Красная армия. Мы все чаще слышали артиллерийскую канонаду. И вот на трассе появились наши войска. Ликованию не было предела!
Местность освободили, и нас отправили на Родину. Приехав в Великие Луки, мы увидели, что город полностью разрушен, и только землянки и сложенные наспех домики, из труб которых шел дым, говорили о том, что здесь живут люди. Добрались до своей деревни Шерехово. Но на месте ее мы увидели заросшие бурьяном и крапивой огороды, воронки от снарядов, большие круги колючей проволоки, блиндажи, окопы, израненные пулями яблони и деревья. Везде были разбросаны мины и снаряды, которые взрывались при вспашке полей, либо из-за любопытства мальчишек, снова унося жизни.
Первое время люди жили в землянках, построенных руками женщин и детей. Из 25 мужиков, взятых на войну, вернулось только семь. Все это я знаю из рассказов мой мамы.
Валентина Егоровна Кудрявцева, родилась 17.03.1934 года:
– Я проживала в д. Аверово Локнянского района. Уже в 1941 году наша местность находилась под оккупацией немцев. В декабре 1943 года в возрасте 9 лет меня вместе с мамой, которой было 43 года, бабушкой и двоюродной сестрой 15 лет немцы отправили в Литву. Люди ехали в одной стороне вагона, в другой находились коровы. Приехали. К вагону приезжали «хозяева» и набирали работников. Но для семьи, где двое детей и пожилая бабушка, нашлись «хозяева» только к вечеру. До хозяйской усадьбы нас везли ночью. Одежды много не дали взять с собой, и нам было так холодно, что стучали зубы. «Хозяева», боясь, что мы заболеем и не сможем работать, попросились в чей-то дом погреться.
Нас разделили в разные семьи – меня с мамой, бабушку с сестрой. Но от стресса и непосильной работы бабушка быстро слегла. Мама была так загружена работой, что не было времени даже посидеть около больной матери. Стоило ей присесть, как «хозяйка» снова находила работу. Мама горевала и говорила, что, наверное, не получится вернуться домой. А мудрая бабушка сказала: «Я умру здесь, а война закончится, и вы домой поедете». Когда бабушка умерла, кто-то из соседей сказал: «Да бросьте эту русскую в канаву», но хозяйка добилась, чтобы бабушку похоронили на кладбище.
Летом 1944 года стала наступать наша армия. Все местные побежали в лес. Хозяйка кричала маме: «Беги, там русь, русь!» Вместо этого мама побежала навстречу солдатам, стала их обнимать, плакать. Солдаты расспрашивали, как нам живется, подбадривали, говорили, что скоро войне конец, поедете домой.
В сентябре 1944 года местность освободили, и появилась возможность вернуться домой. Хозяйка дала в дорогу продуктов и овечку. Возвращались также поездом, внизу животные, вверху мы. Привезли нас на станцию Локня, а до нашей деревни нужно было добираться еще 20 километров. Чтобы нас отвезли, маме пришлось отдать почти все продукты, которые дала хозяйка. Приехали домой, в доме не было ни дверей, ни рам, ни еды. Свои платья мама продала за ведро картошки. Собирали гнилую картошку, толкли мякину и, просеяв ее, пекли «бабашки».
От всего пережитого слегла мама. Лена, как могла, ухаживала за мной и мамой. Понемногу мама выздоровела, сама косила, пахала, тянула плуг, за один сезон стерла три лопаты. Но это уже была мирная жизнь!
Тамара Ивановна Васильева, родилась 07.06.1937 года:
– Я родилась в городе Великие Луки. На начало войны мне только что исполнилось 4 года. Отец работал на железной дороге слесарем, всегда был в разъездах – сопровождал поезда, поэтому не был призван в армию. Мама работала на трикотажно-перчаточной фабрике.
Когда в город вошли немцы, семья оказалась под оккупацией. Жили в центре города, в подвале, оборудованном под жилище. Окна были в уровень с тротуаром. Со слов мамы, когда водили наших военнопленных мимо окон, жители старались поставить у окна продукты, и военнопленные их успевали незаметно взять. Также поступала и мама. Если немцы замечали, очень кричали и били пленных, а нам грозили оружием.
В 1942 году нас вместе с мамой, братом и сестрой немцы загнали в эшелон и повезли в Германию. В Беларуси железную дорогу подорвали партизаны. Так мы оказались в концлагере в Беларуси. Лагерь охранялся солдатами с собаками, было холодно, всегда хотелось есть. Со слов мамы, однажды немцы их всех выгнали из барака и приказали присутствовать при казни партизан. Были установлены виселицы, и партизан вешали на глазах у всех. Мама впоследствии говорила, что очень боялась, что я закричу, немцы могли за это тоже расстрелять.
Всех взрослых с утра до вечера угоняли на работу, дети оставались одни. Так я упала с нар и ударилась головой. Результат стал проявляться позже, я перестала расти. Рост так и остался 125 см. В 1944 году семья смогла вернуться в родной город, который был в руинах. Отец продолжал работать на железной дороге, соорудил «мазанку», где мы смогли жить. Жизнь возвращалась.
* * *
Тамара Ивановна окончила школу, затем курсы бухгалтеров и проработала 40 лет бухгалтером на мебельной фабрике. В 30 лет вышла замуж за местного красавца и гармониста, который во всем ей помогал и оберегал. В 2009 году он умер.
Она много лет участвовала в художественной самодеятельности завода и клуба малолетних узников «Судьба», является членом совета организации узников и, невзирая на болезни, сейчас полна жизненной энергии.
Екатерина Александровна Гарнизонова, родилась 21.11.1938 года:
– Судьбы «детей войны» во многом похожи. Я расскажу о себе и своей семье. Родилась я за два с половиной года до начала Великой Отечественной войны в д. Каменка, недалеко от города Великие Луки. Родители мои были из многодетных семей, в каждой семье было по 8 детей. Папа был рабочим на заводе Макса-Гельса (старое название завода ЛВРЗ), мать – домохозяйкой.
Перед началом войны отца взяли на военную переподготовку. Когда объявили о начале войны, он только успел забежать домой на несколько минут, чтобы попрощаться. Родители мамы, мои дедушка и бабушка, умерли за неделю до начала войны. Родителей папы постигла другая судьба.
Когда немцы входили в город, они сжигали дома, расстреливали жителей. Расстреляли и моего деда (его прах покоится на братском захоронении, около районной больницы). Мама со мной и сестрой успела убежать в деревню Низы, куда указали наши разведчики. Накануне они предупреждали жителей окрестных деревень, что скоро здесь будут немцы. Жить у чужих людей мы долго не могли и снова перебрались в город. Стали жить у нашего дяди Миши на улице Озерной.
В 1942 году немцы загнали нас в набитые битком людьми товарные вагоны и повезли. Говорили, что нас отправляли в Германию, но доехали мы только до станции Вилейка в Белоруссии, так как железная дорога была подорвана партизанами. Нас стали разбирать местные паны (помещики) по своим усадьбам. Сначала разместили нас в дома, освобожденные после еврейского погрома. Затем, когда наши дома сгорели, нас разместили в доме рядом с хозяйским.
Я хорошо помню день освобождения Белоруссии летом 1944 года. Наши военные на машинах, мотоциклах проезжали по дороге мимо деревни Долгиново. Все жители села высыпали на дорогу. Машины останавливались: смех, слезы, объятия, детей катали на машинах! Мы стали сразу собираться домой, даже не задумываясь, что нас там ждет.
Приехали – кругом разруха. Люди стали строить землянки, бараки. У дяди Васи сохранился дом, хотя весь был поврежден осколками. Дядя нас принял. На восстановление города стали выделяться средства, из других городов шла помощь, давали кредиты для индивидуального строительства. Мама взяла кредит 10 тысяч рублей на 10 лет и получила участок на улице Силина. Помню, на участке были две глубокие воронки от снарядов. В 1945 году вернулся отец, раненый и очень больной. Воевал на Курской Дуге, Сапун Горе. Умер он в 57 лет.
Началась послевоенная жизнь. В 1946 году я пошла в школу № 1. После окончания поступила в педагогический институт на физико-математический факультет. Отработала в сельской местности 2 года, затем 33 года в школе № 8 и 10 лет в школе № 1.
Нина Ефимовна Кондратьева, родилась 19.11.1936 года:
– Мне было четыре с половиной года, когда началась война. Что-то помню сама, но многое знаю из рассказов моей бабушки, которая была моим ангелом-спасителем и которой давно уже нет.
Фашисты превратили Летний сад в концлагерь. Помню, как с мамой бросали через колючую проволоку картошку, морковь, свеклу нашим военнопленным. Не всегда получалось сделать это незаметно.
Мама уехала в Поречье копать окопы и строить оборонительные сооружения. Отец ушел на войну и пропал без вести. Моя тетя отправилась в действующую армию телеграфисткой, так как работала до войны на телеграфе, и дошла до Варшавы.
Я осталась с бабушкой – старый да малый. Мы жили на углу ул. Тимирязева и Л. Чайкиной, напротив бывшего реального училища (сейчас академии физкультуры и спорта). В здании напротив нас был немецкий генштаб. Школа № 1 была занята под конюшню. Город находился под оккупацией немцев.
Немцы стали увозить людей в рабство. Нас погрузили в вагоны, как скот, и заперли снаружи. Так мы доехали до станции Щучино, на границе Белоруссии и Польши. Там нас загнали в лагерь, расположенный в чистом поле, обнесенный колючей проволокой, где продержали несколько недель.
Затем молодых отправили в Германию, а нас разделили на 2 группы. Первую группу под конвоем завели в сарай, который находился на пригорке. Через несколько минут сарай вспыхнул вместе с людьми. Мы все заплакали и закричали, понимая, что следующими будем мы. Но случилось чудо. Верхом на лошадях, с автоматами появились люди – это были партизаны. Завязался бой, мы прижались к земле и остались живы. Кто помоложе, ушел с партизанами, а старики и дети остановились в ближайшей деревне. Взрослые работали на хозяев, которые их приютили.
С мамой не виделись четыре года. А увиделись, сразу не узнали друг – друга. Мама до войны была молодая, краснощекая, а подошла ко мне бледная, худая тетя, плачет и говорит: «Доченька моя. Какая же ты стала большая».
Закончилась война, началась мирная жизнь, но кругом была разруха. Люди своими руками залечивали раны войны. Ходили на воскресники, убирали обломки, помогали на стройке, сажали деревья. Вместе с взрослыми работали и мы – дети. То, что пережило наше поколение и мы – «дети войны», пусть никогда не повторится на нашей земле.
Зинаида Александровна Галанцева, родилась 02.02.1931 года:
– Отец умер, когда мне было 2 года. Когда началась война, меня вместе с сестрой отправили в деревню Коратыгино к дедушке. Там с ним жил наш двоюродный брат. Мама была направлена под Псков, рыть противотанковые рвы. Когда немцы стали наступать, она перебралась к нам.
В деревню пришли немцы. Кто-то из полицаев узнал, что наш брат связан с партизанами, приходили с обыском, ставили всех под ружье и говорили, если найдем патроны, оружие или листовки – сразу расстреляем. Все это у нас было, но тех укромных мест они не нашли.
Немцы стали жителей Пскова угонять в Германию. Кто успел, переселился в лес в землянки. Если зимой куда-то выходили, то тот, кто шел последним, тянул за собой большую еловую ветку, чтобы замести следы. Немцы боялись часто заходить в лес, но периодически, карательные отряды, сопровождаемые полицаями, делали облавы. После очередной облавы им удалось найти наше жилище. Нас с мамой и сестрой отправили в пересыльный лагерь в Палкинский район. Затем в Латвию в концлагерь Саласпилс.
Там были ужасные условия – в бараке стояли трехъярусные нары, нас кормили 1 раз в день похлебкой, которая вмещалась в консервную банку, и давали кусочек хлеба. Били плетками за каждую провинность, у детей брали кровь, цыган и евреев сжигали. Вместо обуви нам выдавали деревянные колодки. У меня взяли кровь один раз, у сестры два раза. Впоследствии мама в концлагере познакомилась со служащей там латышкой. Она нас пристроила к своему отцу в работники. Мама все работы выполняла по хозяйству, мы с сестрой пасли скот, после этого пололи и поливали грядки, либо выполняли другие приказы «хозяина». Рабочий день был с 5 утра до поздней ночи. Мы валились с ног, но это было лучше, чем в концлагере.
В декабре 1944 года начались обстрелы нашими «катюшами», и все побежали прятаться в лес. Побежали и мы. Там мы узнали, что недалеко наша Красная армия, и мы через лес вышли к своим. Здесь нас солдаты накормили и отправили домой.
Приехали, жить в Пскове было негде. Так как в дедушкиной деревне стояли немцы, они оборудовали для себя землянки. В такой землянке мы прожили два года, пока мама не нашла возможность переселиться в Псков.